3.2.03.15
Остановимся лишь на двух, наиболее очевидных и ясных для нас, лежащих на «поверхности» самого текста стиха 19, пунктах возможного понимания сути логической связи между двумя его отрицательными высказываниями: «не желает никакого желания, не видит никакого сна».

И первым таким лежащим на самой поверхности текста данного стиха тексто-логическим признаком, помогающим нам определённым своим образом начать раскрытие принципа взаимосвязи между собой этих двух отрицательных определений понятия глубокого сна, будет являться тот по своему смыслу простейший (самоочевидный) факт, что мы видим оба эти высказывания расположенными «вместе», находящимися в данном виде текста – в положении одного-«возле»-другого. А если идти по порядку нашего их прочтения «вместе», то и не менее простой факт – их следования одного-«вслед»-другому.        

Оба эти по своему смыслу чисто «тексто-логических» факта позволяют нам предположить, что в основу формирования не одних только структурно-грамматических, но и уже самих логических отношений между двумя этими видами отрицательных суждений может быть положен точно такой же – по существу своему двоичный принцип определения сути этих самых отношений.

С одной из сторон раскрываемого нами здесь принципа двойственности («двоякости» или, если угодно, двусмысленности) нашего понимания сути отношений между двумя видами высказывания – а именно, при выявлении структуры их следования друг другу – мы также может отметить два возможных варианта нашего определения характера этого следования:

Или в порядке их прямого логического следования одного-из-другого (например, представленного в форме прямого логического вывода: одно-«следовательно»-другое или же в виде обычной причинно-следственной связи: одно-«вследствие»-другого);

Или в ещё более простой для логики нашего понимания формы отношения следствия и самого порядка его следования – так или иначе определяемом нами виде «последовательности» их следования одного-за-другим (например, последовательности в чистом своём виде хронологической: одно-«после»-другого, т.е. последовательности по определению своему «необратимой», не допускающей никакого порядка своего обратного следования).

С другой стороны, – а именно, стороны определяемого нами здесь порядка положения, структуры расположения двух видов высказывания «рядом» или «вместе» друг с другом – мы можем отметить, что оба эти высказывания способны вступать и в какую-то ещё иную, по своей логике совершенно отличную от представленных выше форм следования их друг другу, форму отношений.

Мы можем раскрывать суть такого рода формы отношения одного отрицательного суждения к другому: во-первых, в той или иной своей мере логической соотнесённости смыслов их высказывания друг с другом.

(Подобно тому в какой форме или же мере своей соотнесённости друг с другом могут вступать в отношение друг к другу: род и вид, часть и целое, цель и средство, действие и страдание и мн. др. То что мера этой соотнесённости может быть далеко не полной, способна исключать собой полноту отношения «взаимной» или «обратной» связи, нам говорит один из примеров Аристотеля рассматриваемой им формы соотношения «вида» и «рода», которая по его определению не допускает, по крайней мере со стороны «рода» в его отношении к «виду», порядок «обратного следования бытия», см. Категории 15а 5.)

И, во-вторых, в ещё более сложном для нашего понимания сути подобного рода отношений принципе их соотнесённости: отношения «чистой» взаимосвязи, совершенной и полной взаимозависимости их друг от друга – по своей логике способной доходить до образования отношения «взаимной» или «обратной» зависимости и в целом взаимо-обратной формы связанности смыслов одного вида высказывания с другим [➥3.2.03.11].

(Классическим примером такого рода взаимо-обратной связи у Аристотеля служит отношение взаимности «двойного» и «половинного», а у Платона – явлений «во сне» и «наяву», феноменов «сна» и «бодрствования», в индийской философии и в частности философии буддизма – взаимность отношений «желания» и «страдания».)

Таким образом, исходя из проведённого нами здесь принципа деления и приведённых на его основании видов определения смыслов возможного понимания характера отношений между двумя отрицательными суждениями 19 стиха Брих.-упанишады, мы можем теперь выстраивать более или менее надёжный (основанный на логической структуре текста стиха) и наиболее верный для себя способ осмысления того, что может составлять собой (в той или иной конфигурации данных определений) логическую форму этих самых отношений и нашего последующего толкования всего того, что именно они собой представляют.

Вторым определительным признаком помогающим нам установить принцип взаимосвязи между двумя этими видами высказывания будет являться тот факт, что оба они имеют – совершенно одинаковую форму отрицания.

Причём производят они эффект своего отрицательного действия в некой совершенно особой, предельно «усиленной», крайне негативной, можно сказать, самой по себе «двойственной» (или по крайней мере для возможностей нашего её понимания двусмысленной) форме действия своего отрицания1 – в форме действия так называемого двойного отрицания (способного отрицать собой не только «предикат», но и в конечном счёте, если довести логическую форму подобного рода действия отрицания до последнего своего «логического конца», то и сам «субъект» данного вида высказывания).

В высказывании «не желает никакого желания» отрицается не просто тот или иной вид желания, не только что-то им желаемое (желанный «предмет» желания – одно без другого в данном виде отношения не бывает), но желание «никакое». – Отрицается какое-либо по своему виду (или предмету) определённое желание и, в целом, все возможные виды (предметы) желания как отдельно данные, так и вместе взятые.

Отрицается желание вообще что-то (в виде чего-то желаемого) или как-то (в каком-то виде желания) желать.

В конечном счёте, отрицается сама возможность «иметь» желание – своя собственная способность желать и, соответственно, потребность удовлетворять свои желания «во сне».

А это уже в свою очередь означает, что следом за отрицанием в подобного рода состоянии сна как, с одной стороны своего явления, возможности присутствия того или иного предмета желания («представленного» в определённом виде желания), так и, с другой стороны, наличия способности так или иначе его желать – и, в целом (ввиду отсутствия этих двух первых условий происхождения феномена «возникновения желания»), самой потребности в совершении определённого рода действия удовлетворения данного вида желания – уже «как следствие» из всего этого отрицается и сама причина страдать.

В конечном счёте – устраняется и сам «источник» или «причина» существования страдания в бытии человеческой жизни и деятельности сознания в целом.

Одним из аспектов существования последнего мы можем рассматривать и существо такого – и самого по себе довольно-таки странного, и для возможности нашего его познания (понимания в целом) столь трудно постижимого – «страдательного состояния» бытия нашей жизни, каким является состояние сна как таковое и действие «претерпевания» в этом состоянии феномена видения сна.

И именно в отношении уже этого во многих своих смыслах последнего феномена (так как «после» него, вполне может быть, уже больше ничто не стоит, из него или за ним ничего другого может и не «последовать») претерпевания существом человека такого рода вида своего страдания «во сне» производит эффект своего отрицательного действия феномен «лишения желаний», о чём собственно и сообщается во втором отрицательном высказывании разбираемого нами здесь стиха упанишады. 

В высказывании «не видит никакого сна» отрицается не просто тот или иной, по своему «содержанию» так или иначе определённый вид сна, не какой-то отдельно видимый во сне «предмет» или «образ» сновидения, но – видение сна «никакого».

Отрицается не только какой-нибудь так или иначе нам видимый сон, но и в целом само действие или состояние видения сна «как таковое».

В конечном счёте, отрицается сама возможность, своя собственная способность и присущая себе потребность «видеть сны» в данном виде «состояния сна» своего жизненного бытия и деятельности сознания.

Тем самым полностью лишая себя какой-либо пусть даже совершенно призрачной для себя и самой по себе несбыточной возможности удовлетворения своих собственных желаний «во сне», а также «насущной» потребности продления такого рода «страдательного состояния» своего образа жизни и бытия в данном виде состояния сна или сно-видения.2

  1. И это особенно хорошо может быть видно в приводимом нами варианте перевода слов этих двух видов отрицательных высказываний на русский язык, который содержит в своей грамматико-синтаксической структуре по две отрицательных частицы «не». Вариант перевода, который, на наш взгляд, нисколько не будет противоречить своему оригиналу если даже и не по «букве», то по крайней мере по самому «духу» передаваемого здесь смысла подобного рода действия отрицания, производимого в отношении предмета как первого, так и второго вида высказывания.
  2. Продления того самого испытываемого «во сне» и видимого «самим» сном «страдательного состояния» (πάθος), которое может быть – непроходимо («непереходимо» от одного вида «страдания» или способа его переживания к другому) долгим; способно «претерпевать» (πάσχειν), принимать на себя и выносить – невыносимо («непереносимо» из одного мира сна в другой) «многие страдания» (πολλὰ παθοῦσα, [ср.➥3.2.03.12(***)]). Но которое также имеет возможность этим же самым «сном» совершиться и собственно «как сон» завершиться. Способно пройти через горнило своего полного и окончательного для себя преодоления в состоянии сна «глубокого» – так как: «За ним не следует добро, за ним не следует зло, ибо тогда он преодолевает все печали сердца» (см. IV.3.22).