3.2.05.17
Но одно дело сомневаться в достоверности свидетельства нашей памяти в отношении всего того, что мы могли видеть в «состоянии сна» – и, в целом, в прочности и надёжности образуемой ею связи феномена сновидения со всеми теми формами его явления, которые мы смогли «запомнить» (или способны «вспомнить») как сон и на этой своей основе воспроизвести данный вид «содержания сна» в той или иной форме деятельности его «психологического переживания» после пробуждения, – как основном (или вообще единственном) критерии определения нами существа явления и самого факта существования феномена видения сна в бытии своей жизни.
И совсем другое – поводить определённую линию сомнений в правомерности самой теории, основывающей своё познание и самого феномена сна и форм взаимосвязи его со всеми другими явлениями человеческой жизни и деятельности сознания на принципе более или менее полного отождествления их ни с чем больше другим, как в целом с существом явления и образом действия в бытии человека феномена памяти, так и в частности с такой её отдельно от всего прочего взятой формой деятельности, какая только может здесь представлена в рамках достаточно специфичного по своему смыслу (установившегося в рамках определённой «парадигмы памяти») – «понятия запоминания сна».
[…]
