3.2.04.02

I

Беспредельное [ἄπειρον] — это или то, что́ невозможно пройти до конца, потому что оно по природе своей не может быть пройдено (подобно тому как голос невидим), или то, прохождение чего не может или едва может быть закончено [ἀτελεύτητον], или же то, что по природе хотя и допускает прохождение или должно иметь предел [πέρας], но на деле его не имеет. И кроме того, нечто может быть беспредельным или в отношении прибавления [πρόσθεσιν], или в отношении отнятия [διαίρεσιν], или в отношении того и другого вместе [ἀμφοτέρως].

                 Аристотель Метафизика 1066а 35—1066b 1 

Итак, установление мер глубины феномена сна «глубокого» с точки зрения первого подхода – названного нами подходом в чистом своём виде онтическим и характеризуемого исходным для него положением «двойственности» бытия или состоянием «раздвоенности» в образуемых здесь формах отношений сущего и бытия (в том числе отношений: существа «человека» и «мира», человеческой «души» и «тела», «предметов» и «представлений» сознания и т.д.) – определяется, помимо всего прочего, ещё и тем, что и сами эти измерительные меры также несут на себе печать такого же рода своего двойственного отношения как к существу того, что именно они собой измеряют, так и того, собственно кто производит данную форму измерения – то есть двойственности их отношения и к существу самому измеряющему меру «глубокости» явления сна, и ко всему им на предмет его «глубины» измеряемому. 

В отношении последнего – то есть существа измеряемого здесь феномена сна на «предмет» его глубины – искомую меру глубины или измерения глубокости явления сна в бытии человека и деятельности сознания обычно начинают более или менее верным для себя образом искать и в той или иной степени «достоверности» своего познания существа такого рода явлений находить, руководствуясь всего одним, по своему смыслу достаточно простым феноменологическим правилом или же чисто «феноменалистическим» методом:

Поиск и обнаружение, установление и определение самой «сущности» явления того, что может скрываться «в» глубине исследуемого нами феномена сна проводится на основе рассмотрения всего того, что способно открываться «на» поверхности его явления.

При этом проводится подобного рода принцип различия и устанавливается данная форма отношений между этими двумя «поверхностно-открываемой» и «глубоко-скрываемой» сторонами явления сна по линии самого что не на есть простого сопоставления и прямого противопоставления смыслов определения того, что именно может в существе исследуемого феномена сна открываться на «поверхности» его явления, а что – собственно скрываться в самой его «глубине».1   

То есть, другими словами, существо самой этой «глубоко-скрываемой» стороны явления сна подвергается образу действия своего раскрытия со стороны «поверхностно-открываемой» формы его явления всего одним доступным в данном отношении путём и единственно здесь приемлемым способом исследования:

А именно путём простого сопоставления и прямого противопоставления всего того, что может скрываться в глубине существа исследуемого феномена сна – по отношению ко всему тому, что способно на этой самой «феноменально» открывающейся или «предметно» предстающей нам, тем или иным предметно-чувственным образом нами воспринимаемой, предметно-образно видимой или представляемой поверхности явления сна – «пред нами» предстать и таким своим образом «проявить» и показать себя «на вид».

И вообще по отношению ко всему тому, что оказывается способным здесь таким своим феноменально-открывающимся, суть поверхностно-видимым «видом» или предметно-представленным «образом» (одно здесь мало-чем отлично, если вообще ни-чем не отличимо от другого) – нам показаться2 как то, что являет или собственно представляет собой данный вид поверхности явления сна и в целом определяемый нами смысл существа самой «поверхностности» его являемости в бытии нашей жизни и деятельности сознания.

Причём феномена поверхности явления сна (или самого определяемого нами смысла «поверхностности» его являемости нам) раскрываемого в самом широком – по своей сути много-аспектном и совершенно разно-стороннем понимании того, что может представлять собой существо такого рода феномена.

Для примера отметим только некоторые аспекты возможного понимания смысла «поверхностности» явления сна и укажем отдельные стороны её являемости нам, которых, как правило, никогда не одна и, как минимум, всегда две.

Такими «до противоположности» разными феноменально-поверхностными или предметно-представленными сторонами явления сна в бытии человека и деятельности сознания (включая сюда и производимую им деятельность его познания), какими их обычно и представляют самого разного рода исследователи биологии, физиологии, психологии, символогии, культурологии и т.д. сна или сновидений, как например:

В первую очередь, определённым своим образом нам предметно-представленная или же нами самими предметно-представляемая «поверхность» существа исследуемого нами феномена сна, какую мы имеем в основе или получаем в результате проводимой в его отношении формы деления – на два сна или две стороны его явления (и прежде всего деления происходящего на поверхности существующих форм употребления слова «сон» в нашем языке [➥3.2.03.06 (***)]): на «сон» как определённого рода состояние сна жизни и деятельности существа самого человека или его тела, организма, чувственности, психики и пр. – и «сон» как сновидение (и в самом широком смысле определения сути этого метапонятия нашего исследования – феномен видения сна).

В свою очередь, и та и другая сторона явления сна – сон как некое «состояние» нас самих или жизни нашего телесно-психического организма и как видимое нами «сновидение» – также может иметь в основе нашего их познания свою собственную феноменально-поверхностную составляющую – определённым предметно-чувственным образом нами воспринимаемую (и в целом эмпирически познаваемую) или же предметно-образно представляемую форму явления явления сна.    

Одной из таких феноменально-поверхностных, определённым предметно-вещественным или телесно-физическим образом нам данных, тем или иным предметно-чувственным образом нами воспринимаемых форм явления сна как собственно «состояния» жизни и деятельности телесно-психического организма будет является такая сторона нашего его познания (представляющая собой основной предмет изучения столь популярной в наше время науки «физиологии сна» или т.н. «сомнологии»):

Как определённым своим образом нам видимые и нами познаваемые (причём без разницы, видимые на поверхности «внешне» наблюдаемой активности движений тела или на поверхности монитора прибора измеряющего какую-то активность «внутри» телесного организма) и вообще эмпирически наблюдаемые и свидетельствуемые «со стороны» (сторонним наблюдателем) в этом самом «состоянии сна» – самого разного рода формы телесно-физических движений или психо-физиологических реакций человеческого организма.

Другой же стороной явления сна или другим предметом нашего его исследования (известного рода предмет изучения т.н. науки «психологии сновидений») – предметом в определённом смысле противоположном и стороной во многих своих отношениях «обратной» по отношению к первой, так как здесь исследуются уже не формы жизнедеятельности телесно-физического или даже не психо-физического организма, но ментально-психические формы деятельности или же чисто психологические представления нашего сознания [➥3.2.05.07] – будет являться такая сторона или предмет его познания:

Как происходящие в рассматриваемом нами здесь виде «сна» формы нашего видения тех или иных «образов» своих сновидений (феномен «видения сна», в отличие от первого, никоим образом эмпирически не-воспринимаемый, «сторонне» не-наблюдаемый, никем «другим», кроме самого сновидца, не-засвидетельствованный), а также определённым своим образом воспроизводящиеся нашим сознанием формы ментально-психической деятельности «переживания» сна и его собственных о нём психологических представлений (переживаний и представлений, происходящих в таких формах ментально-психологической деятельности сознания, как вспоминание или запоминание, восприятие, воображение, выражение, истолкование и пр. данного вида сна или образа сновидения), но, правда, производимые им уже только после сна или же во время действия его пробуждения от сна.

И, в конце концов, – может быть уже в свою последнюю очередь, проведя операцию своего рода «феноменологической редукции» по отношению ко всем этим перечисленным здесь сторонам образования поверхности явления сна, последовательно исключив из нашего их описания все «излишние» для возможности достижения нами наибольшей ясности и простоты (если не полноты) своего понимания её сути термины и значения, понятия и определения – мы можем рассматривать существо этого самого феноменально-поверхностного образования и в целом предметно-представленной нам формы явления сна в бытии нашей жизни и деятельности сознания в самом простом или, если угодно, «феноменологически чистом» виде отношений между такими двумя сторонами его явления:

Как, с одной стороны, феномен сна выступающий в форме явления тем или иным предметно-чувственным образом нами воспринимаемого, «со стороны» наблюдаемого и в целом эмпирически постигаемого – собственно «как сон» предмета нашего его познания;  

Так и с другой – в форме явления так или иначе нами видимого «во сне» или видящегося нам самим «сном» образа – и в целом определённым образом складывающего как о первом, так и о втором (о данном «предмете» и видимом «образе» сна) самого их «созерцающего» представления нашего сознания.

И именно по отношению к этой последней, в «конце концов» по своему существу предельно выделенной из ряда других феноменально-поверхностных сторон явления сна и собственно таким своим образом предметно-представленной нам или же нами самими предметно-образно представляемой форме явления сна в бытии нашей собственной жизни и деятельности сознания, мы можем теперь приступить в этом своём рассмотрении её сути:  

Во-первых, к более полному и ясному для нашего понимания или по крайней мере наиболее феноменологически чистому по своей структуре описанию характера двойственности отношений между двумя этими сторонами поверхности явления сна – представленного «на вид» или представляемого «под видом» явления сна того или иного вида предмета его познания или же образа нашего собственного о нём представления.

И, во-вторых, к наиболее феноменологически строгому проведению принципа различия этих двух сторон «поверхности» явления сна и присущей им форм двойственности отношений друг к другу – от существа по отношению к ним единого и неделимого (во всех своих отношениях не-двойственного) феномена глубокого сна и искомых нам здесь мер «глубины» его собственного явления и в целом присущего ему способа существования в бытии нашей жизни и феноменально нам данном мире.

А также ещё, в-третьих, и уже в свой черёд, всё это даёт нам возможность понять и то, каким образом на этом самом пути нашего исследования (пути исследования или метода познания, напомним, производящегося в рамках одного только своего «онтического» подхода) феномена сна и существа формирования наших собственных предметно-образных его «представлений» перед нами начинает вставать, нам на вид «выставляться» некий непроходимый для нас «экран»,  загораживающий собой и отгораживающий от нас самую суть явления или образ самого бытия исследуемого нами феномена:

Экран «сращения» данного вида предмета познания, а вместе с ним и существа самого познающего его сознания, со своим же собственным о нём представлением – в одном общем для себя, неразличимо-слитном, по существу своего образования двойственном, предметно-представляющем образе его видения и способе понимания всех познаваемых им здесь явлений.3

Как, впрочем, равным своим образом и даёт нам возможность разрыва этого самого составленного из своих предметно-образных представлений экрана нашего сознания, указывает пути выхода из образовавшейся «ловушки» такого рода его предметно-схватывающего и образно-представляющего способа постижения сути исследуемых здесь явлений мира, событий своей собственной жизни и феноменов самого их бытия.

 

***

Мы же в этом своём исследовании мер глубины феномена сна (проводимого в рамках онтического подхода), пожалуй более всего прочего, будем предпочитать останавливаться на аспекте рассмотрения именно таких двух измерений поверхности явления существа исследуемого нами феномена, а также определении характера двойственности отношений формирующих собой не только каждую из этих двух – «предметно» познаваемую или «образно» видимую и в целом предметно-образно представляемую – сторон явления сна как по отдельности данную, но и возникающую между ними форму взаимоотношения их друг с другом – как вместе взятых.

При всём этом существо подобного рода взаимоотношения  между двумя этими (как впрочем и любыми другими) феноменально-поверхностными сторонами явления сна мы можем мыслить и в целом себе представлять в такой по своему смыслу достаточно простой для нашего понимания форме двойственности их отношения друг к другу, в какой, например, могут выступать одна по отношению к другой две разные, но по своему виду совершенно схожие одна с другой (взаимо-подобные) стороны-поверхности «плоского» и «чистого» листа бумаги.

И для того, чтобы можно было обнаружить существование такого рода формы двойственности достаточно провести простую экспериментально-практическую манипуляцию или чисто мысленную операцию: сначала перевернуть лист с одной стороны на другую и тем самым перевести свой взгляд, повернуть и обратить наш взор с самой «этой», «наличной», на-лицо данной, прямо-перед собой видимой стороны листа на другую, заглянуть «за» или посмотреть «под» поверхность видимой стороны листа и увидеть «ту» его обратную, с «этой» стороны не-видимую сторону – и затем вернуть перевёрнутый лист в прежнее положение, возвратить свой взгляд или видимый нашему взору вид листа обратно. Тем самым совершив «полный оборот» нашего образа видения данного вида листа с одним его неизменным результатом:

Сколь бы много раз мы не переворачивали лист бумаги с одной стороны его поверхности на другую, сколь бы часто мы не обращали наш взор с «этой» на «ту» сторону его явления, не переводили его с «видимой» на «не-видимую» поверхность и обратно – совершенно независимо от того, с какой именно (условно «наличной» или «обратной», передней или задней, верхней или нижней) из этих двух оборачивающихся видом друг друга сторон листа бумаги мы начали их рассмотрение и на какой окончательно остановился наш взгляд – мы всегда будем видеть всего только одну «эту» самую «видимую» и никакую другую (феноменально иную) сторону её явления: единственно нам здесь «на вид» данную, по этому самому «своему виду» единую, по данному нам образу её видения или существующей форме нашего о ней представления «одну и ту же» – если и не в полной своей мере или «целом виде» тождественную своей-другой, на данный момент не-видимой стороне-поверхности, то по крайней мере во всём остальном (на чём остановился взгляд, что ему здесь осталось от «того» вида и досталось по «этому» виду) по их «общему виду» совершенно похожую – сторону явления поверхности листа или нашего образа её видения («представления» в целом).   

А если подобного рода форму двойственности отношений попытаться помыслить более сложным образом (чем это можно было бы представить только что приведённым нами способом описания достаточного простого по своему образу действия переворачивания вида поверхности листа с одной его стороны на другую), то можно представить и в целом описать её по несколько иному принципу взаимоотношения сторон – например такому, в каком могут выступать друг по отношению к другу две стороны-поверхности зеркала.

Это когда одна из них, а именно сторона зеркально-отражательная,4 оказывается способна по сути своей объединить в себе всё то, что мы положили в основу нашего описания формы явления и характера взаимоотношения между собой двух сторон поверхности листа бумаги. 

Когда эта самая «лицевая» сторона зеркала может нести на себе такого же рода как и две вместе взятые поверхности «чисто-белого» листа бумаги – или даже в ещё большей мере и в более чистом виде своего структурно-поверхностного образования – характеристики совершенно «плоской» и «чистой», идеально «ровной» и «гладкой» поверхности отражения всего того, что она способна собой отражать и что может в ней отразиться.

А то, что способна собой отражать поверхность зеркала и что вообще может в ней отразиться – будет представлять себя в этом своём отражении уже не один (по существу своему «единый» и «целый»), но, если так можно сказать, «сразу» и «вместе» друг «с» другом два (по своему существу «двойных» или «половинных», но по своему виду выдающих себя «за один») зеркально-отражаемых друг «от» друга вида поверхности отражения того, что именно отражает собой это самое зеркало и что собственно может в нём зеркально отразиться – а именно:

Напрямую отражаемый зеркалом вид поверхности предмета зеркального отражения и обратно отражающийся «от» зеркала – прямо-наоборот перевёрнутый «в» зеркале вид поверхности образа этого самого предмета зеркального отражения.

Причём переворачивание и оборачивание «в зеркале» видом друга друга этих двух зеркально-отражаемых поверхностей явления предмета и его образа происходит подобно тому, как мы описали «процесс» взаимного обращения друг в отношении друга видов поверхности двух сторон листа бумаги.

Но с одной и весьма существенной разницей, заключающейся в том, что в первом описанном нами случае две «оборачивающиеся видом друг друга» стороны поверхности листа никогда не могут быть данными вместе (хотя и они могут, как мы это показали, быть представлены каким-то одним своим, «единым» или «общим» для себя видом): одна сторона всегда будет выступать по отношению к другой как лицевая или обратная, верхняя или нижняя, передняя или задняя и вообще как видимая или не-видимая, по своему виду нам открытая или от нас скрываемая.

И отсюда собственно видеть их (а не «представлять» по своему единому и общему для себя виду) мы можем лишь по отдельности друг от друга, только по очереди «следом» друг за другом, в определённой «последовательности» (в т.ч. и временной) попеременно переворачивая лист и одновременно с этим его переворачиванием «обращая» свой взор – с одной стороны его поверхности на другую и обратно.

Тогда как во втором случае – зеркального отражения: оба вида поверхности существа отражаемого зеркалом предмета и отражающегося в нём образа, как мы это уже сказали, отражаются зеркалом «вместе» друг с другом (в т.ч. и в одном единственно возможном здесь «месте» – на самой этой зеркально-отражательной поверхности зеркала) и оборачиваются видом друг друга «сразу» (в одно «время», единовременно или и вовсе вневременно) – в один момент своего явления или в одно мгновение нашего их видения «в зеркале».

И, пожалуй, самое интересное для нас в таком случае нашего рассмотрения существа совершаемого в данном отношении зеркально-отражательного образа действия будет заключаться в том, что собственно может происходить с этими двумя сторонами явления феномена зеркального отражения – предметом и его образом – в тот самый его «один момент» или «единый раз», одномоментно и единовременно (или вневременно и вообще  безвременно) действующее мгновение их отражения «в» зеркале. А также ещё и то, что станет с ними «после» их отражения «от» зеркала – чем могут они стать и как могут (и могут ли вообще) существовать «без» зеркала или «вне» представленного нами здесь существа образования и образа действия его зеркально-отражающей поверхности.  

Опять же можно предположить, что происходит с существом явления того и другого в момент их отражения на зеркально-отражательной поверхности зеркала или в единый миг нашего их видения в самом этом зеркале почти то же самое, что и в представленном нами выше случае переворачивания с одной стороны на другую и оборачивания видом друг друга двух сторон-поверхностей листа бумаги – с той лишь разницей, что поверхность явления вида того и другого здесь будет «всего лишь» одна, а совершаемое действие их обращения видом друг друга всегда будет «лишь только» мгновенным.

То есть раз поверхность отражения этих двух по сути своей поверхностно-отражаемых зеркалом видов предмета и его образа «всего лишь» одна и никакой другой поверхности или стороны их явления нам здесь не дано, то эта самая единственно данная поверхность их отражения будет являться одной и той же поверхностью явления не только самого этого «зеркала», но и вместе с ним существа отражаемого зеркалом «предмета» и отражающегося в нём «образа».5 

Это будет по форме своего образования или образу нашего его видения одна единственная, единая или общая для всех образующихся здесь сторон или форм их взаимоотношения друг с другом поверхность явления: и существа отражаемого зеркалом предмета, и существа отражающегося в нём образа, и существа самого отражающего их зеркала (ибо и существо последнего мы также не могли бы видеть и вообще знать, что самое это зеркало «как таковое» существует, не будь видимы в нём и распознаваемы нами как собственно зеркально-отражённые: и существо отражаемого им предмета, и отражающегося образа). – А также совершаемого в их отношении друг к другу образа действия взаимного отражения всёх этих трёх (или как минимум двух) зеркально-отражающихся друг в друге «как одна» сторон явления этой самой поверхности зеркального отражения.

В таком случае нашего рассмотрения этой единой формы образования поверхности отражения всего того, что она способна собой отражать и что может на ней отразится, подобного рода поверхностью может стать не одна только зеркально-отражающая поверхность самого этого зеркала, но и равным своим образом вместе с ней – и его предметно-отражаемая или образно-отражающаяся поверхность явления всего того, что может здесь «пред» зеркалом предстать в виде предмета его отражения, а также «в» зеркале или «от» зеркала отразиться (от-образиться) в виде его образа.

Таким образом, при соблюдении этого самого основополагающего для существа рассматриваемого нами в данном отношении образа действия феномена «зеркального отражения» условия абсолютной равности (в том числе обеспечивающегося условием совершенной «ровности» или всё сравнивающей в своём отношении друг к другу идеальной «гладкости» структуры образования зеркально-отражательной поверхности зеркала) образующихся форм взаимоотношений между тремя этими «сторонами» или «элементами» составляющими собой основу формирования поверхности отражения и всего того, что может отражаться в их отношении друг к другу, получается, что каждая отдельно взятая сторона явления или элемент образования данной поверхности может стать на место другого и рассматриваться нами вместе с другим или же вместо другого – не меняя при этом «общей картины» образования, не изменяя главному принципу «равенства-ровности» зеркально-отражательного образа действия этой самой поверхности.

Так, например, зеркально-отражающийся в зеркале образ в его отношении к зеркально-отражаемому зеркалом предмету может не только без какого-либо ущерба для общей катины явления своего собственного зеркально-поверхностного образования и сколь-либо значимого нарушения принципа равенства зеркально-отражательного действия стать «на-место» или выступить «за-место» его явления – и в целом поменяться вместе с ним этими самыми своими предметно-образно отражающими один другого «местами». – Но и более того оказывается способным стать его собственным «прямым» или «обратным» зеркальным отражением, способен оказаться в этом самом своём взаимном отражении их другом другом ничем иным, как самим его поверхностно-отражающим зеркалом.

То есть, другими словами, и тот и другой – и предмет и образ зеркального отражения – в существе образования такого рода своего взаимо-отражаемого и в целом предметно-образно формирующего друг друга отношения оказываются способны стать «на-место» или выступить «за-место» существа самого этого их отражающего собой зеркала и в целом заменить его на себя.

А значит и в каком-то определённом своём смысле оказываются способными выступать «из рамок» существования этого самого их отражающего зеркала и заходить «за пределы» представленного выше способа существования феномена поверхности зеркального отражения и установленного нами принципа равенства всех образуемых им форм взаимо-отражаемых отношений.

И вообще, в конечном счёте, оказываются способными отказаться от «зеркала» как определённого рода существующего в мире (находящегося среди прочих предметов или явлений, наряду с другими вещами мира) объекта или некоего присутствующего в данном нам образе жизни и бытия субъекта их отражения (и в целом совершаемого в их отношении действия «со-зерцания»)6 – как существа образования «особого рода» среды7 или некоторого «своего рода» посредника в совершении того или иного вида своего зеркально-отражающего (и в конечном счёте предметно-образно со-зерцающего) образа действия.

Но тогда такой во всех своих отношениях «крайний случай» нашего рассмотрения (случай выходящий за край, предел, границу явления рассматриваемого здесь феномена «зеркала-зерцала») существа происхождения (становления «чем-то» определённым или не-определённым «ни-чем») этих двух сторон явления описываемого нами здесь феномена зеркального отражения – отражённых от поверхности зеркала предмета и его образа – будет определяться тем, что они теперь начинают принимать несколько иную форму образования и действия своего предметно-образного отражения, начинают приобретать совсем другой характер своего отношения друг к другу и к существу самого отражающего их зеркала – и в целом начинают обладать совершенно иным статусом своего существования в феноменально данном нам образе бытия и мира.

В отношении последнего пока можно сказать только то, что они теперь могут обладать совершенно особым статусом существования или модусом бытия – «как бы» отдельным от зеркала способом своего существования в мире и «как будто бы» отличимым один от другого – отличным по форме своего явления, источнику происхождения, основе формирования и способу нашего их постижения – образом своего бытия.

По поводу того, какую именно форму своего совместного образования начинают принимать оба эти совершенно и полностью отражённые «от» зеркала стороны его явления и какой характер их отношения друг с другом начинает складываться в результате представленного нами выше образа действия их взаимного отражения видом друг друга, здесь можно сказать следующее:

И прежде всего то, что существо такого рода действия взаимного отражения видов предмета и образа, а также форма их совместного предметно-образного образования начинает определяться не только или даже уже не столько тем, каким образом они могли до этого момента совместно и взаимно отражаться – прямо «в» зеркале и обратно «от» зеркала, но большей своей частью и главным своим образом тем, как они могут теперь8 совместно и взаимно отражаться один в отношении другого – друга «от» друга или друг «в» друге. («Друг друга отражают зеркала…»)

Но тогда уже, в таком случае нашего рассмотрения сути их отношения друг к другу мы можем говорить о существе образования и способе существования некоторого иного (чем та, которую мы описывали в рамках феномена зеркального отражения в его «чистом виде») и совершенно особого рода (частично или полностью обособленной от представленных выше форм «чисто зеркальных» отношений) – формы двойственности этих самых отношений.

Назовём её здесь образованием формы их исключительной двойственности – и в первую очередь потому, что она в рассматриваемом нами виде взаимоотношения предмета и образа зеркального отражения оказывается способной исключать собой самое «зеркало» их отражения.

Или же образованием «чисто двоякой» (в том числе и потому, что она не допускает в данном виде взаимоотношения двух ничего третьего «между» ними) – само в отношении себя сугубо раздвоённой «в себе» и обоюдно удвоенной «на себя» – формы двойственных отношений существа самих отражающих себя, само-отражающихся «самими собой» и вместе с тем взаимо-отражаемых «друг другом» предмета и образа.

Именно о такой форме двойственности отношений между двумя этими – в той или иной своей поверхностно-отражаемой мере (мере «полноты картины» своего поверхностно-плоского отражения или его «половинности», полу-полной или половинно-полой «плоскостности») от зеркально-отражательной поверхности зеркала отражёнными сторонами её явления – предметом и образом мы можем теперь говорить примерно в том же самом смысле определения сути этих самых отношений, в каком их определял Аристотель, когда он рассматривал случаи образования подобного рода форм взаимных (πρὸς ἄλληλα) или обратных (ἀντιστρέφει) отношений самого разного рода видов сущего друг с другом или с самим образом их бытия, а также давал им определение в рамках одной общей для всех них категории своей Метафизики – категории соотнесённого (πρὸς τι) [➥3.2.03.11,прим.3].9  

И одним из первых (если вообще не главных) «примеров» таких аристотелевских определений существа этих самых по своей сути «чисто двойственных», по своему общему смыслу взаимо-обратных отношений и в целом характера со-отношения сторон их составляющих являлось определение их как отношение «двойного» (διπλάσιον) и «половинного» (ἥμισυ).

В применении же этого первого аристотелевского «примера» (а может быть и вовсе его главного определительного принципа) в определении им сути двойственных отношений – как определённым своим образом устанавливающейся формы взаимо-обратного отношения друг к другу и определённым образом складывающейся меры со-отношения друг с другом существа этих самых двух, «двойной» и «половинной», сторон явления данных отношений – к существу рассматриваемых нами форм зеркально-отражаемых отношений феномена самого «зеркала» как такового, а также определяемой здесь сути взаимоотношений существа отражённых от зеркала «предмета» и «образа», мы можем теперь представить и установить характер двойственности бытия последних и основной принцип их отличия от первых.

В отношении сущности явления и образа действия феномена образования двойственности отношений зеркала и его отражения, происходящего в таких двух формах его явления, как отражаемый им предмет и отражающийся образ, можно сказать следующее:

Половинное в отношении зеркала к предмету или образу им отражаемому заключается в том, что на его зеркально-отражательной «плоскости» отражается такая их «половина», как определённым своим образом нам видимая с одной стороны, показывающая себя «снаружи», раскрываемая «вовне» и в то же самое время совершенно не-видимая нам с другой стороны, не-показываемая «внутри», скрывающая собой всё то, что может «за» ней стоять или «под» ней лежать – поверхность явления и в целом образования вида того и другого.

А двойное – в том, что две эти «половины» явления поверхности феномена зеркального отражения – его предметно-отражаемая и образно-отражающаяся поверхности – даны «вместе» и «сразу» как составляющие и «в целом» представляющие собой по этому своему зеркально-отражающемуся виду нечто одно – как некое их единое или общее для них обоих половинно-поверхностное образование (но всё-таки не в полной своей мере целое, раз речь уж идёт здесь именно о «двойственности» форм отношений зеркала и его отражения: сочетание в нечто одно по своему виду двух половин-поверхностей не делает этот самый их вид в собственном смысле этого слова «полным» и «целым»).

И также равным своим образом – прямо и в точности наоборот: один этот единый и общий вид зеркального отражения составляет собой и «сразу» же представляет как данные «вместе» друг с другом – эти самые две отражающиеся зеркалом половины-поверхности явления существа им отражаемого предмета и образа.    

Главным же принципом образования подобного рода формы двойственности отношений «двойного» и «половинного» в рассматриваемом нами здесь феномене зеркального отражения остаётся соблюдение всё того же (установленного выше) принципа полного и совершенного равенства форм взаимо-отношений и мер со-отношений друг с другом этих самых двух видов отношений и в целом отношений видов двух сторон зеркального отражения (т.е. видов «предмета» и «образа»; третья же сторона – самое  отражающее собой оба эти вида и их отношения «зеркало» – всегда будет оставаться по отношению к ним не-видимой, «обратной» стороной их явления). – Принципа, который собственно и обеспечивает собой рассматриваемый нами в данном отношении характер совершенной и полной взаимной обратимости их видом друг друга.

В отношении же сущности явления и действия образования второй формы двойственности, проявляющей себя уже не только (или даже не столько) во взаимоотношениях зеркала с предметом и образом своего отражения, но также ещё (т.е. в какое-то своё дополнение или же полное исключение собой – в-добавок или в-замен первого вида взаимоотношения зеркала и его отражения) и по отношению уже к самим этим двум сторонам зеркального отражения в их собственном, совершенно особом, от всего прочего обособленном и, прежде всего, отдельно от существа самого рассматриваемого нами здесь феномена зеркального отражения взятом – взаимоотношении другом с другом, в свою очередь, можно сказать следующее:

Собственно «второй», по сути своей феноменально иной или даже принципиально другой формой двойственности она является именно потому, что данная форма образования двойственности отношений существа отражённых от поверхности зеркала видов предмета и образа его отражения начинает производить эффект действия своего собственного удвоения или раздвоения, умножения «на-два» или разделения «на-пополам» тех самых форм отношений «двойного» и «половинного» или же того, что от них по своему виду «осталось», которые уже были разделены и удвоены в результате своего «первого» зеркального отражения указанным выше образом.

То есть, другими словами, характер двойственности отношений этих двух зеркально-отражённых видов предмета и образа имеет такую форму отношений «двойного» и «половинного», которая получается в результате второго по своему счёту удвоения и раздвоения или совсем уже другого по существу своего явления – «обратного» по отношению к представленным формам двойственности феномена зеркального отражения разделения их на-пополам или умножения на-два.

Это когда обе эти вместе взятые или каждая по отдельности данная стороны отношений начинают, в свою очередь, делиться на-пополам или умножаться на-два, раздваиваться «в себе» и удваиваться «на себя» уже не только в отношении указанной формы деления-умножения феномена самого их «зеркального отражения» на-два, но также ещё и «вместе» с ней, а то и вовсе помимо или «заместо» неё, в двух других возможных здесь формах деления на-пополам или умножения на-два – в их собственном отношении к себе и своём отношении друг к другу.

Например, когда одна из этих двух зеркально-отражённых сторон, скажем сторона явления на-половину отражённого от зеркала образа (примерно то же самое, но только в значении «наоборот», можно сказать и о существе явления на-половину отражённого зеркалом предмета), начинает подвергается такой форме своего другого деления «на два», по своему счёту такого «второго» разделения на-пополам, по отношению к «первой» форме двойственных отношений «обратного» её раздвоения на такие две другие половины:

Как на одну из двух отражающихся «само» в отношении «себя» половин образования вида его собственного подобия себе (определённый вид «самоподобия» образа), а также ещё и на одну из двух (а потому таких же по своему виду «половинно-двойных» или чисто «двойственных») половин его подобия другому, то есть подобия этого самого по своему виду полу-отражённого от существа «самого себя» образа – виду самого отражаемого им предмета.     

Главным же принципом образования такого рода формы двойственных отношений «двойного» и «половинного» в рассматриваемом нами здесь характере отношений предмета и образа к существу «самого себя» и «своего другого» будет являться то, что при таком их «половинно-двойном» виде само-отражения самими-собой и взаимо-отражения друг-другом отмечается, с одной стороны, частичное, в той или иной мере относительное или даже полное нарушение того самого принципа равенства форм взаимо-отношения и мер со-отношения зеркально-отражаемых видов того и другого, которое было присуще представленной нами выше форме отношений зеркала и его отражения в их «чистом виде».

А с другой – можно отметить, что нарушение такого рода «чисто зеркального» принципа равенства в характере отношений  существа само-отражаемых самими-собой и взаимо-отражаемых друг-другом предмета и образа рассматриваемого нами здесь характера двойственности этих самых отношений нисколько не исключает, но наоборот даже предполагает собой и установление тех или иных форм подобия или определённых мер не-подобия в их отражениях «себя» и всего для себя «другого».

Именно в этом смысле мы можем понимать следующие, на первый взгляд способные показаться несколько противоречивыми (противоречащими установленному нами здесь принципу равенства феномена зеркального отражения в его чистом виде), слова поэта:

Друг друга отражают зеркала, взаимно искажая отраженья.

(Георгий Иванов «Друг друга отражают зеркала»)

А возможность такого рода взаимного искажения (невозможного при рассмотрении феномена зеркального отражения как такового в его чистом виде) появляется только тогда, когда существо рассматриваемого нами здесь характера отношений «зеркал» отражающегося образа и отражаемого предмета – как раз лишившись в своём отношении к себе или друг к другу такой единой и общей для них первоосновы, первоисходного начала установления принципа «равенства» их бытия, как самое их отражающее «зеркало», – начинает в самых разных формах своих взаимо-отношений и мерах со-отношений совершенно не-равно-мерным или относительно не-равно-подобным, суть искажённо «неправдоподобным» для себя образом делиться на-пополам или умножаться на-два, раздваиваться «в себе» и удваиваться «на себя».

По своему виду – складываться или не-складываться друг с другом, накладываться или наслаиваться один на другой – или же отслаиваться друг от друга.

В той или иной форме подобия или мере не-подобия образования видов «самого себя» и «своего другого» – становиться у-подобляемыми или раз-уподобляемыми: походящими или не-походящими, сходящимися или не-сходящимися (рас-ходящимися), совпадающими или не-совпадающими, взаимо-совмещаемыми или взаимо-замещаемыми (взаимо-заменяемыми) – один по отношению к другому.

Но в таком случае мы можем говорить уже о совсем другого рода – принципиально отличных от рассмотренного нами первым феномена зеркального отражения в его «чистом» виде («что честно дело делает свое») – сущности явления и способе существования существа всех этих друг от друга или же самих от себя зеркально-отражённых сторон явления представленного нами здесь вида отражений, а также всех возможных их «двойных» и «половинных», взаимных и обратных, взаимо-подобных или само-подобных, правдоподобных или неоправданно искажённых форм отношений между ними.

Обо всём этом можно сказать примерно в тех же самых словах, в каких говорил о сути такого рода отражений другой русский поэт (словах, которые мы могли бы положить в основу толкования смысла слов первого из приводимых нами стихов, в том числе учитывая все читаемые здесь подтексты и прочитываемые нами контексты смыслов обоих этих стихов двух поэтов):

Сознанье отражало бытие,
Но также искажало и коверкало, —
Как рябь ручья, а вовсе не как зеркало,
Что честно дело делает свое.

Но кто был более виновен в том:
Ручей иль тот, кто в рябь его взирает
И сам себя корит и презирает?
Об этом я вам расскажу потом.

(Борис Слуцкий «Улучшение анкет»)

На этом пункте нашего рассмотрения источника происхождения и способа существования второй формы двойственности отношений в существе описываемого нами здесь феномена зеркального отражения мы, пожалуй, и можем теперь завершить всё это описание сущности явления и принципа образования подобного рода форм двойственных отношений, проводимое нами на примере рассмотрения всего двух их предметно-созерцательных «моделей» или, если угодно, структурно-описательных «схем»:

Первом – по своему смыслу наиболее простом примере «переворачивания» с одной стороны своего явления на другую видов поверхности листа бумаги;

И втором, как мы в этом уже убедились, для нашего его понимания в целом значительно более сложном примере рассмотрения характера взаимоотношения сторон явления того, что может отразиться от поверхности зеркала под видом существа отражаемых им предмета и образа – и, в конечном счёте, чем всё это способно «обернуться» в таком своём виде предметно-образного отражения.  

В целом же – по отношению уже к обоим этим представленным нами здесь примерам рассмотрения феномена образовании и действия определённого рода форм двойственных отношений между самого разного рода сторонами «поверхности» явлений предметов тех или иных видов сущего и наших же собственных о них представлений – примеров применённых с одной единственной целью: попыткой проведения некой по своему виду единой, по своему общему предметно-смысловому содержанию более или менее полной «картины» собственно феноменологического описания характера такого рода форм отношений10 – можно отметить следующие пункты, устанавливающие собой некоторые определённым образом связанные друг с другом структуро-образующие черты данного описания.      

Во-первых, посредством рассмотрения обоих этих приведённых нами примеров и проведённых на их основе способов описания сути явления и в целом характера взаимоотношения друг с другом двух сторон образования «вида» поверхности листа бумаги в первом случае, а во втором – феномена зеркального отражения, мы попытались рассмотреть и описать (насколько, конечно, это здесь вообще возможно) одну только их чистую – то есть исходно лишённую какого-либо своего «феноменального» содержания и вообще какого-либо ещё предметно-содержательного наполнения – форму явления, и точно такую же – «феноменологически чистую» форму отношения их друг к другу.

Поэтому в этом нашем описании были взяты для «простоты» примера своего рассмотрения две стороны явления одного только «чисто-белого», совершенно «пустого» – по своему виду ещё не заполненного ничем для себя «другим», как впрочем и не имеющего на этот самый свой чисто-белый вид никакого «собственного» содержания – листа бумаги.

А при описании двух сторон феномена отражения зеркала рассматривался отражаемый им предмет и отражающийся в нём образ также – как ещё (феноменологически исходно) не имеющие какого-либо для себя феноменально «другого» или даже «своего собственного» вида содержания.11

Во-вторых, и та и другая предметно-созерцательная модель или структурно-формирующая схема описания сути всех рассматриваемых в данном отношении сторон явлений и образующихся между ними видов взаимоотношений их друг с другом касается одних только видов-сторон поверхности их образования – включает в себя лишь только эти поверхностно-образующиеся формы измерения существа описываемых здесь явлений и их отношений друг к другу.

И не затрагивает какие-либо другие формы возможных здесь измерений, какие могли бы стоять «за» или скрываться «под» тем или другим видом поверхности их явления и образования.

И, в первую очередь, обе эти представленные нами здесь модели описания исключают собой какое-либо измерение глубины описываемых ими сторон явлений и форм их отношений друг к другу – как такого рода возможного их измерения, которое могло бы феноменологически исходным (или же «онтологически» первоисходным) образом им пред-стоять в-начале и в целом под-лежать в-основании их собственного происхождения и существования, образования и действия.

В-третьих, оба способа описания характера взаимоотношений между двумя рассматриваемыми здесь сторонами явления поверхности листа бумаги или отражательной поверхности зеркала разворачиваются в определённой «плоскости» феноменально-поверхностного образования лишь только двусторонних, по своей форме «чисто» или «сугубо» двойственных отношений – и не идут дальше одной только двухмерной картины формирования своего общего представления о сути всех рассматриваемых здесь сторон явлений и видов их отношений друг к другу.      

Возможность присутствия третьей стороны или наличия «третьего измерения» (или «второго» по отношению двум первым вместе взятым как нечто «одно» и в целом их собственной неотделимо одно от другого данной «двухмерной» формы взаимоотношения друг с другом) в образовании подобного рода форм отношений пусть даже и вполне себе может исходно предполагаться или подспудно допускаться при проводимом анализе сути этих самых отношений.12

Но всё же затем – уже по ходу проведения более или менее «аналитически» последовательным для себя образом соблюдаемого принципа деления (или умножения) существа рассматриваемых здесь сторон отношений на-два – начинает таким же последовательным для него образом исключаться и в целом опускаться из этого своего рассмотрения.

(Начинает «опускаться» и окончательно для себя «отпускаться», кроме всего прочего, и на какую-то неведомую для этого способа постижения «глубину» не-из-меримости и в целом не-о-пределенности мер данных форм отношений.)

Или же существо этого самого возможного их другого (по своему счёту «второго» или же «третьего», см. ниже) измерения по такому своему на-меренному (пред-намеренному, сознательному, «научному») не-видению или не-намеренному (не-преднамеренному, не-сознательному, «профанному») не-ведению – начинает просто упускаться из вида таким образом проводимого анализа существа всех рассматриваемых здесь сторон явления, форм их отношений друг к другу и устанавливаемых по отношению к ним мер измерений.

В-четвёртых, представленный обоими моделями нашего описания характер двойственности отношений между всеми рассматриваемыми здесь сторонами их явления, определяется также ещё и тем, что существо  производимого по отношению к ним и их же самих воспроизводящего образа действия удвоения и раздвоения, деления на-пополам или умножения на-два в принципе не имеет никакого предела (πέρας, см. эпиграф) – способно уходить в бесконечность, создавать само по себе неопределенное («беспредельное», ἄπειρον) и в целом незавершённое (ἀτελεύτητον) «множество» самого разного рода половинно-двойных (то есть по своему существу сугубо и исключительно двойственных) форм образования этих самых сторон явлений в их отношениях к себе и всему для себя другому.

Существом такого рода «предела», который мог бы установить собой подлинное начало и положить окончательный предел всем этим без конца воспроизводящим самих себя (само-воспроизводящим-ся) формам двойственных отношений между теми или иным сторонами их явления, могло бы опять-таки стать некое другое по отношению к ним измерение. – Например такое, как возможность применения к рассматриваемым нами сторонам явления и формам их отношений измерения «глубины» нашего же собственного (и как собственно «нашего», по нашей «собственной мере» производящегося и «своим путём» проводящегося) способа постижения самой сущности их явления и в целом присущего им образа бытия. 

И наконец, в-пятых, в таким образом нами представленную здесь и последовательно рассмотренную на обоих этих примерах нашего описания характера двойственности отношений между двумя сторонами явления листа бумаги, а также двумя сторонами отражения зеркала – по существу своему двухмерную картину изображения сущности явления и формы образования как самих этих отношений, так и всех сторон в них участвующих, не были исходно включены или же, наоборот, были производно исключены – ещё один возможный здесь «элемент описания» или совсем уже другая «точка зрения» в рассмотрении сути этих самых отношений.

«Элемент описания» – по своему счёту представляющий собой ещё одну «дополнительную», по отношению к указанным трём (см. прим. 12) четвёртую сторону описываемых здесь отношений.

И «точка зрения» – по сути своей задающая новое, по отношению к первым двум такое же «дополнительное», хотя и по способу своего бытия совершенно иное (позволяющее выходить из рамок образования сугубо «двойственных» и чисто «онтических» форм отношений) – третье измерение и в целом дающая возможность выстраивать «трёхмерную» картину описания рассматриваемых форм отношений (см. следующий раздел).

А именно: в представленных нами примерах описания феномена образования и действия двойственных форм отношений исходно не были включены в это наше рассмотрение или же были полностью из него исключены мы сами – как собственно смотрящие на данный лист бумаги или всматривающиеся в само это зеркало и в целом рассматривающие всё то, что можно здесь рассмотреть и увидеть.

Например, в отношении существа того же самого рассмотренного нами здесь феномена «зеркального отражения» исходно была исключена возможность рассмотрения не только существа смотрящего в зеркало и видящего в нём тот или иной зеркально-отражённый предмет или его образ «взгляда», но и, более того, исключена возможность «посмотреться» в это самое зеркало собственно самому его видящему – исключена возможность самого смотрящего-ся в зеркало и видящего в нём «себя» или видящего-ся «собой» в качестве предмета или образа своего собственного зеркального отражения существа «взгляда» или «лица» им обладающего.

Не была показана – под данным нашим поэтом обещаньем: «об этом я вам расскажу потом» – перспектива описания того, как собственно «сознанье отражало бытие», что именно могло им отразиться и каким образом «исказиться» при рассмотрении существа такого рода феномена образования и действия его двойного отраженья (см. всё то, что было выше нами сказано о двух формах двойственности феномена зеркального отражения, а также ср. это с проводимым поэтом принципом отличия двух видов отражений: собственно в самом «зеркале» и в «ряби ручья»):

В собственном смысле этого слова и чистом виде этого феномена «зеркального отражения» сознанием бытия, что предельно чистым и незамутнённым, неколебимо верным и безукоризненно точным своим образом – «честно дело делает свое»;

И совсем другого по отношению к нему («а вовсе не как зеркало») – «как рябь ручья» более смутного и зыбкого, подвижного и текучего отражения – «сознанья» не только самое это «бытие» или существо «самого себя» в этом самом бытии «отражающего», но «также» ещё само же его и своё собственное в нём отражение «искажающее» и «коверкающее».

Феномена сознанья – столь пристально всматривающегося в «зеркальное отражение» своего же собственного образа бытия и неотрывно (в т.ч. и непрерывно «во времени») рассматривающего в нём существо «самого себя», что позволяет теперь вводить в основу всех рассмотренных нами выше сторон отражений и образующихся между ними форм отношений – как по существу своего явления чисто «пространственных отношений», исходно «топологических» структур, в своём чистом виде пространственно-структурных измерений всех воспроизводимых здесь форм зеркально-отражённых удвоений и раздвоений этого самого образа сознанья-бытия, его собственных предметно-образных разделений на-пополам и умножений на-два – совсем уже другое для него измерение бытия, как и в целом совершенно иной способ описания сути самого этого – существо «самого себя» зеркально-отражающего образа действия.

Предлагает нам заглянуть и «посмотреться» в совсем уже другое зеркало своего бытия, а именно – в зеркало отражения потока «ручья» или «реки» и в целом проистекания «потока» образа бытия самого времени.

И обещает нам «рассказать потом» уже совершенно другой свой рассказ – раскрыть и показать целую историю происхождения существа «самого себя» отражающего образа бытия-сознания в его собственном исходно временном или собственно историческом измерении.

  1. Что в принципе и делается при подавляющем большинстве известных нам исследований феномена сна, так или иначе затрагивающих собой тему определения сущности явления или смысла самого понятия сна «глубокого», а также установления критериев его отличия от других видов сна. И, прежде всего, отличия его от такого вида сна, который мог бы по определению уже собственной сути явления и смысла своего понятия считаться – его полной, «прямой» или «обратной» противоположностью.
    В нашем случае рассмотрения таким образом понимаемого характера взаимоотношения между собой этих двух видов сна – первого, скажем, условно или относительно «не-глубокого» и второго безусловно и безотносительно «глубокого» (или наоборот – самой сути проводимого здесь принципа сопоставляемого одно с другим сравнения или противопоставляемого одно другому различия это не меняет) – существом подобного рода «простоты» производимой в данном отношении формы сопоставления и «прямоты» проводимого противопоставления всего того, что может скрываться в глубине и открываться на поверхности рассматриваемого нами здесь вида сна будет являться, в первую очередь и главным своим образом, принцип недопущения в их отношении друг к другу чего-либо «третьего».
    Третьего – в том числе и помимо всего прочего – как некоего «среднего» связующего их между собой «звена» или опосредующего эту самую связь «члена» (термина, понятия, определения, отношения и пр.), которые могли бы допустить в их отношении друг к другу более сложную форму сопоставления одного с другим, чем это может собой представить самая «простая» по своему содержанию форма взаимоотношения «двух» (терминов, понятий, определений и т.д.).
    А в отношении представленной здесь формы противопоставляющего их одно другому отличия  – того самого «третьего» связующего звена или «среднего» члена отношений, которые не только не допускали бы возможность прямого противопоставления «двух» в их отношении друг к другу или отношение их полного взаимоисключающего друг друга «противоречия» (в «классическом» понимании смысла это понятия «формальной» логики Аристотеля), но и также ещё предполагали бы в основе образования данной формы отношения определённого рода – «обратную» форму отношения или взаимо-обратным образом действующую связь. Связь допускающую собой, если использовать ещё одно из аристотелевских понятий, но может быть уже не в полном смысле этого слова «формальной» и «классической» логики отношений (логики «соотношений», «взаимных» и «обратных» отношений), – образование форм такого рода не-прямых логических отношений, как например: отношение «обратного следования бытия» (ἀντιστρέφει κατὰ τὴν τοῦ εἶναι ἀκολούθησιν) [➥3.2.03.11].
  2. При этом способно нам «показаться» равным образом в таких двух своих, до противоположности разных, значениях этого слова, как «показать себя» и «показаться собой». То есть опять же не минуя в отношении данного вида «предмета» исследования или «образа» нашего о нём представления существа присущей им формы двойственности существования подобного рода наглядно-показывающихся, поверхностно-видящихся, предметно-представляющихся «собой» феноменов или вещей, предметов или явлений, образов или представлений.
  3. О существе такого рода «экрана» неразличимого для нас сращения предмета познания или существа самого его познающего сознания и образа нашего о нём представления мы можем говорить в том же самом смысле, в каком о нём говорил М.К. Мамардашвили в своих «Картезианских размышлениях» как об одном из возможных здесь двух – по сути своей первом экране («первом» в т.ч. и с точки зрения образования описываемых нами здесь форм «онтических» отношений), называя его там: «экраном сращения динамического чувства сознания с объектом сознания или с предметом сознания» (см. Мераб Мамардашвили, Картезианские размышления, Размышление восьмое, с. 81).
    Или как он несколько иначе определял суть образования этого самого «экрана сращения» в другом месте: «сознание неотделимо от воздействия вызвавшего сознание», то есть «воздействия» вызванного той или иной действующей по отношению к нему «причиной» или «предметом сознания» (см. Лекции по античной философии, Лекция 8 и наш более подробный разбор этого места [➥3.2.01.03(***)]).
    Но в обоих этих местах своих лекционных курсов философ одинаковым образом говорил о том, что именно феномен сна, как впрочем и равным образом своего действия феномен пробуждения от сна, могут служить здесь наиболее значимым символом или действенной метафорой нашего понимания сути образования такого рода экрана сознания – как при совершаемом «во сне» или самим сном действии «сцепления» сознания с тем или иным предметом или причиной на него воздействующей, так и возможном (но совсем не обязательно происходящем) при его пробуждении действии «расщепления» этого самого экрана. Так как этот самый «феномен сращения» собственно и определяется тем, что и «сон и просыпание являются феноменом, в котором объект, т. е. причина, которая нас разбудила, и сам факт пробуждения совпадают с сознанием просыпания» (см. Картезианские размышления, там же).
    О сути образования «второго экрана» сознания, при котором происходит иного рода действие «сращения» – а именно: «совмещение себя с самим собой в некоторой длительности во времени, в последовательности, в которой что-то невосстановимо теряется в нас самих» (там же) – мы будем говорить в следующем разделе этого нашего исследования.
    В рамках же данного примечания мы отметим пока только одно, что существо этого самого особо нами здесь выделенного и отдельно от всего прочего взятого для своего рассмотрения феномена образования определённого рода формы отношений друг с другом предмета и представления сознания (как мы их определили: отношений в чистом своём виде двойственных или в полном смысле этого слова «взаимо-обратных»; чего, кстати, не скажешь о сути образования тех самых двух, представленных выше, экранно-сращенных друг с другом форм отношений сознания «самого к себе» и ко всему для себя «другому», как к своему предмету или причине) будет являться уже чисто «внешним» аспектом выражения или феноменально-поверхностной структурой отражения (происходящего по принципу действия феномена «зеркального отражения», см. наше описание сути этого феномена ниже) существа тех самых двух, представленных М. Мамардашвили, экранов неразличимой «сращенности» или неотделимой одно от другого «совмещённости» сознания как в отношении «себя с самим собой» – «во времени», так и в отношении со своим «предметом» или же «причиной» на него воздействующей – «в пространстве» (см. концовку этого и начало следующего раздела).
  4. Сразу же стоит отметить, что рассмотрение наличия присутствия какой-то другой (феноменально иной) по отношению к представленному нами здесь существу явления зеркально-отражательной поверхности зеркала – его обратной стороны, а также какого-то возможного её отношения к существу описываемого нами характера двойственности отношений всего того, что может на этой самой поверхности каким-либо зеркально «прямым» или «обратным» образом отразиться – мы в этом своём анализе сути подобного рода явлений полностью опускаем.
    Хотя бы уже потому, что мы просто не знаем, что может представлять собой существо явления такого рода «другой» или «обратной» стороны поверхности зеркала и какое вообще оно может иметь отношение к его «лицевой» стороне – к поверхности зеркально-отражательной. И можно ли его увидеть и познать, например подобно рассмотренному нами случаю переворачивания листа бумаги, просто перевернув это самое зеркало с одной стороны его поверхности на другую – с «лицевой» на «обратную». Ведь таким образов перевернув зеркало спереди –назад, сверху – лицом вниз, с-лица – за-под-лицо мы не увидим там ничего общего с тем видом «лица» зеркально-отражательной поверхности, который нам здесь видится и нами описывается. Мы не увидим там ничего такого, что могло бы иметь какое-либо своё прямое или обратное (прямо- или обратно-противоположное) отношение к существу рассматриваемой нами здесь формы явления и образа действия феномена «зеркального отражения».
    В лучшем случае мы там не увидим «ничего особого» – ничего определённого, что могло бы близко намекать (напрямую указывать) или хотя бы отдалённо напоминать о присутствии зеркала с «другой стороны». В худшем случае – возьмём, например, известный случай существования «двойного», «двустороннего», с обоих своих сторон имеющего зеркально-отражательную поверхность зеркала – мы может там увидеть только ещё одно, по счёту уже второе зеркало, но по сути своего явления и производимому им образу действия отражения точно такое же как и первое, – а значит и никакое «другое», феноменально не-иное, по отношению к первому никоим своим образом не «обратное».
    Ещё и поэтому, то есть по причине нашего незнания или совершенного непонимания сути того, что может представлять собой подлинно другая и в полном смысле этого слова обратная сторона явления поверхности зеркала, мы будем рассматривать и мыслить все доступные здесь нашему образу видения и понимания формы образования и действия его «прямых» и «обратных» отражений, «взаимных» или «двойственных» (взаимо-обратных) отношений – как происходящие не на какой иной стороне их явления, как на одной только этой «наличной», на лицо нам данной или на вид представленной, прямо-перед собой видимой и в целом предметно-образно отражаемой поверхности зеркала.
    И если уж имеет хоть какой-то смысл говорить о возможности присутствия или «оправданности» существования этой самой «обратной стороны» поверхности зеркала, то мы можем его определить как смысл присутствия «по ту сторону» явления нам видимой зеркально-отражательной поверхности зеркала такой его поверхности-стороны, вся суть существования которой как и раз будет заключаться в том, чтобы быть стороной во всех своих отношениях безвидной (или без-образной, άειδής): не имеющей никакого «своего вида» или имеющей вид «никакой», какой-то совсем уж «невзрачный» свой вид; оставаться стороной всегда находящейся «в тени», никогда не показываемой «на свет», не выступающей «на вид»; быть стороной скрываемой «за» или «под» лицевой поверхностью зеркала – или же стороной скрывающей то, что могло бы представлять собой существо самой настоящей другой, в полном и подлинном смысле этого слова обратной стороны явления зеркала.
  5. Давая тем самым нам повод, пусть и имплицитным своим образом, мыслить и пред-полагать в основе образования описываемых нами здесь сторон явления феномена «зеркально отражения» всё-таки исходно «троичную структуру» или тройственную форму отношений – и уже может быть только потом производно нами мыслимую и «вторичным» своим образом выведенную из существа первой «двоичную структуру» или чисто двойственную форму описания существа подобного рода зеркально-отражаемых отношений.
    (А именно такую двоичную структуру или двойственную форму отношений, которая способна выступать опять же в трёх возможных здесь парах взаимоотношений: взаимоотношении зеркала и предмета им отражаемого; взаимоотношении зеркала и образа в нём отражающегося; и наконец взаимоотношении отражаемого зеркалом предмета и отражающегося в нём образа. И именно к сути последнего вида взаимоотношения мы можем, в силу указанных ниже причин, свести два первых вида взаимоотношений, заменив этот самый третий член отношений – «зеркало», двумя другими – «предметом» или «образом» его отражения.)
    Правда, тогда с одним необходимым условием или обязательным требованием, предъявляемым при описании такого рода троичной структуры или тройственной формы отношений предмета, образа и зеркала, «посредством» которого они отражаются: попытаться установить в отношении последнего в чём собственно заключается сущность явления или образ самого его бытия (или же образ его не-бытия, характер «ничто») – что именно представляет собой самое это «зеркало» по своему собственному существу. А не только то, что им представляется – всё то, что по существу своего явления или образу бытия может в нём или от него «зеркально» отразиться.
    А может оно представлять собой как по существу его собственного явления или образу самого бытия, так и по существу явления его собственного «ничто» (ни-что из являемого и видимого нам «в» зеркале) или образу своего не-бытия – всё что угодно. Всё то – что вообще способно в своём собственном «зеркале бытия» или «не-бытия» и само отражать, и может само же «собой» или уже чем-то для себя «другим» отразиться. Назовём только некоторые, лишь немногие из множества возможных других аспектов определения существа этого самого зеркала и сути всего того, что оно собой отражает (представленные в т.ч. в известных нам формах их именования и употребления в нашей речи, в «зеркале языка»): «зеркало мира», «зеркало души» («души» которая «некоторым образом есть всё сущее»), «зеркало сознания» или «ума» (см. прим. 7), «зеркало памяти», «зеркало времени», «зеркало истории», «зеркало природы», «зеркало культуры», «зеркало искусства» и мн. др.
    При рассмотрении же двоичной структуры и чисто двойственных форм отношений зеркала и всего им отражаемого или всего того, что им отражается в своём отношении друг к другу такое требование (определения сути и именования существа самого «зеркала» или его отражения) совсем не обязательно или и вовсе принимает совершенно условное значение: ибо существа самого то зеркала «как такового» за рассмотрением всех возникающих на поверхности зеркала видов его отражений и всех отражаемых им форм их отношений друг к другу – здесь просто не видно. На поверхности отражения зеркала, в существе самих этих поверхностно-отражаемых зеркалом предметов и отражающихся в нём образов, а также в существе образуемых между ними поверхностно-отражаемых форм их взаимоотношений друг с другом (форм их взаимо-отражений друг другом) – и вообще «в зеркале» или в его «отражении» самого зеркала «как такового» (в т.ч. и как чего-то «третьего» по отношению к двум другим) нам уже не найти, оно там отсутствует (пусть и «отсутствует присутствуя»), его просто «там» или «здесь» уже или ещё нет.
  6. Например, выступающего под видом того самого феномена бытия «зеркала сознания» или «зеркала ума» – как определённого рода «субъекта» своего со-зерцающего действия, о котором у нас уже велась речь при разборе одного из текстов Плотина [➥3.2.03.21,прим.4], но, правда, проводимого уже совсем по другому поводу. Где мы рассматривали возможность присутствия в бытии человеческой жизни и деятельности сознания совсем другого образа бытия зеркала: образа бытия совершенно «чистого» зеркала-зерцала и возможности такого же рода его «чисто умственного» со-зерцания – т.е. зеркала в полной и совершенной мере лишённого и вообще «в принципе» не имеющего какого-либо своего предметно-образного содержания – и в данном случае символизирующего собой сущность явления и способ бытия существа самого-себя-мыслящего ума или само-(о)сознающего-себя сознания.
  7. Среды природно-естественным образом нам данной или искусственно нами созданной. Вспомним здесь то, что говорил Платон по крайней мере о трёх таких возможных средах отражения образов или их предметов: посредством «теней», «в воде» и собственно в самом «зеркале» или «зеркалах» как в самого разного рода «плотных, гладких и глянцевидных предметах», см. Гос. 510а.
  8. Отказавшись от зеркала как единственно возможного здесь посредника совершения своего отражательного действия и сами став «зеркалом» их собственного отражения друг другом. Окончательно лишив себя той или иной природно-естественным своим образом нам данной или же нами самими (в т.ч. и нашим умом, речью, познанием, сознанием) искусственно созданной среды их отражения – как последней «объективной» основы своего происхождения или чисто «субъективного» начала их произведения в бытии нашей собственной жизни и феноменальном мире.
  9. В аристотелевских текстах мы можем также найти и три отдельно взятых примера того, между какими именно видами сущего или образом их бытия в целом могут устанавливаться подобного рода формы взаимных или обратных отношений: между такими двумя видами сущего как «двойное» и «половинное»; между существом человеческой «речи» (λόγος) и «бытием человека» (εἶναι ἄνθρωπον); между самим «сущим» так как оно есть (τό ὂν) и «единым» (τό ἕν). При этом греческий философ указывал и на имеющую место здесь быть «онтологическую разницу» – на различный статус бытия в источнике происхождения и основе образования этих трёх типов взаимо-обратных форм отношений одного вида сущего к другом и в целом к образу своего бытия: первый тип отношений мы могли бы уже на языке современной нам философии определить как отношения в чистом своём виде онтические; второй – в определённом смысле своего понятия онтически-онтологические, если, конечно, речь здесь идёт о «логосе» или «логике» одной только нашей собственной, собственно «человеческой» речи и не будет «заходить» об образе бытия и способе сказывания «самого Логоса» как такового (например, в том смысле, в каком об этом способе сказывания Логоса бытия, заходила речь Гераклита, а потом уже и истолковывающая основной «онтологический» смысл гераклитовских речений и речь Хайдеггера); и наконец третий тип отношений – как отношения уже в полном смысле этого слова онтологические [➥3.2.03.11,прим.4].
  10. Попытку же дать собственно философское (философско «теоретическое» или, если угодно, «метафизическое») или чисто  логическое определение сути подобного рода отношений, но проводимую уже на другом примере нашего их рассмотрения – примере определения характера двойственности отношений между явлениями сна и бодрствования, а также установления места и выполняемой по отношению к ним роли феномена сна «глубокого» (как опять же чего-то «третьего» по отношению к «двум») – мы предприняли в другом месте нашего исследования [см.➥3.2.03.11].
  11. Первый и второй – зеркально-отражённый предмет или образ – начинают собственно «содержательно» наполняться видом «другого» или же, что здесь по существу своего явления то же самое, видом «своего собственного» – суть предметно-образного содержания только тогда, когда мы перестаём рассматривать феномен зеркального отражения в его «чистом виде» и переходим к рассмотрению «второй формы двойственности» их отношений друг к другу в указанном нами ключе понимания сути этой самой формы «сугубо» и «исключительно» двойственных отношений.
  12. Как, например, в случае рассмотрения характера взаимоотношений между двумя зеркально-отражаемыми явлениями предмета и образа – допускается наличие самого отражающего их зеркала в качестве третьей, но по отношению к ним обоим уже обратной, «в» зеркале или «за» зеркалом, «на» самой этой его зеркально-отражательной поверхности или «под» ней – совершенно не-видимым для них образом присутствующей стороны отношений. А в случае рассмотрения феномена оборачивания видом друг друга двух сторон листа бумаги – предполается присутствие существа самого поворачивающегося от одного вида поверхности листа к другому, «сменяющего аспект» своего видения в их отношении друг к другу и вообще обращающего внимание на происходящую здесь «перемену видов» взгляда.