3.2.04.18
То есть, другими словами, установленный Хайдеггером способ «отсылающего вдаль» существования феномена глубины в бытии нашей жизни, по сути своей, предполагает и соответствующий ему способ нашего собственного к нему познавательного (или чисто умозрительного, созерцательного, вообразительного, выразительного, изобразительного или какого-либо ещё) отношения.

Суть которого мы бы могли определить как введение в отношение к познаваемой нами сущности глубины принципа её предельного удаления (отдаления) и структуры максимального отстояния от существа рассматриваемого нами в этом отношении предмета или явления сущего, данного им образа бытия и нас самих как существ познающих форму подобного рода столь «глубокого», а по существу своему – наиболее «далёкого», суть удаляемо-отстоящего одно от другого отношения сущего и бытия (ср. введённое Хайдеггером понятие «разудаления» как одной из основоструктур бытия «человеческой реальности»):

Принципа удаления в своём пределе способного доходить до полного отделения и структуры отстояния образующей «максимум» рас-стояния (устанавливающей полностью непреодолимую, до конца непроходимую «дистанцию», διάστημα) одного в отношении другого и всего этого вместе взятого к феномену глубины как таковой.

Тогда как противоположный этому способ раскрытия феномена глубины, основывающийся на измерении близости явления образа его бытия по отношению к нам самим или рассматриваемым нами видам сущего, предполагает совсем другой принцип своего действия и структуру образования, которую мы здесь назовём принципом предельного приближения (ἐγγίζω)1 и структурой максимально близкого предстояния (во всех трёх возможных здесь обозначениях смысла данного термина)2 существа этого феномена ко всему тому виду сущего или образу его бытия, какой только может вступать в форму подобного рода приближаемо-предстоящего к нему отношения:  

Принципа приближения в пределе своём способного доходить в раскрытии сущности этих самых отношений сущего и бытия до полного соприкосновения с предельно возможной здесь для них глубиной и структуры предстояния дающей в основе своего формирования возможность сокращать до минимума отстояние и самое «расстояние» (в т.ч. и как пространственно-образующую меру) их отделяющее от присущей им меры глубины, преодолевать какую бы то ни было между ними «дистанцию» (топологическую, хронологическую, эмпирическую, эпистемологическую, лингвистическую, психологическую, и т.д. и т.п.).

А ведь именно о феномене такого рода наиболее соприкосновенно-близкого, суть проникновенно-глубокого сближения, доходящего вплоть до полного своего «контакта» (при соблюдении условия исключения возможности всех остальных предметно-чувственных контактов с видимым миром, включая сюда и невозможность контакта зрительного:  «погасши очами») – существа «человека» со «светом» образа бытия «самого себя» собственно и говорится у Гераклита в уже разбиравшемся нами 26 фрагменте его высказываний [см.➥3.2.04.05(***)], где он ведёт речь ни о чём ином, как о существе явления и способе бытия феномена сна «глубокого».

В самой этой сокровенной глубине состояния «глубокого» сна в бытии человека или образе жизни его души собственно и происходит то самое невидимое для их глаз событие, о котором сообщает Гераклит:

Событие предельно близкой встречи (букв. «лицом к лицом») и наиболее тесного со-прикосновения их собственного существа – с бытием «самого себя».

Производится действие предельно глубокого схождения и наиболее полного сочетания «в-месте»3 – двух в одно: по природе своей двойственного (двойного или половинного [➥3.2.04.11,прим.3]), по способу своего существования «в мире» или образу жизни «в теле» раздвоенного (на живое и мертвое, спящее и бодрое, юное и старое, сознательное и несознательное и т.д.) существа самого человека или его собственной души (и в целом существа человеческого сознания) – в один-единственный, единый и неделимый для себя образ бытия.

И формой измерения глубокости подобного рода состояния человеческого бытия и деятельности его сознания («логоса души») будет здесь являться уже не мера далёкости «отсылания в простор» раскрытия перспектив его отношений к тому или иному виду сущего или образу бытия, но как раз обратно-противоположная ей мера:

Измерение самым что не на есть ближайшим, наиболее со-прикосновенно (ἅπτεται) плотным и взаимо-прикосновенно (см. предложенный Хайдеггером способ толкования смысла гераклитовского термина ἀντίξουν [➥3.2.04.05,прим.11]) полным образом по отношению к нему расположенного – «пространства» близости его существа к существу явления и способу бытия «самого себя».

А мера полноты и степень «плотности» осуществления действия столь взаимо-со-прикосновенно близкого одно в отношении другого «контакта», в свою очередь, будет зависеть от меры глубины и степени «чистоты» (обусловливающей собой чистоту выполнения закона единства и принципа тождества бытия: «Одно и то же для Единого…», см. фр. 88) образования формы взаимности отношений (взаимо-обратной, «антистрофной» связи: когда «…то, обернувшись, есть это, а это, вновь обернувшись, первое», там же) существа «самого» этого вступающего в подобного рода форму отношений «человека» или его сознания – с «собой»:  самого (себя) «живого» – с собой (самим) «мёртвым»; «бодрого» – с «спящим»; «юного» – с «старым» (ср. и см. вместе: фр. 88 и фр. 26).

Но тогда в таком случае нашего рассмотрения феномена глубины (включая в это рассмотрение и глубину явления сна глубокого) открывается уже совсем другая «перспектива» постижения пространства образа её бытия, образования «простора» нашего собственного к ней отношения. (Другая – по сравнению с представленной нами перспективой хайдеггеровского способа раскрытия сущности феномена глубины как отсылания его к чему-то феноменально другому, по определению своему «просторно-далекому» и «пространному», тем самым создающей предпосылки формирования самого своего неопределённо-пространного, а по сути своей отстранённо-далёкого к нему отношения.)

Суть которого мы могли бы, пожалуй, самым кратким своим образом определить как отношение не-отсылаемости существа определяемого нами здесь феномена «глубины» или измерения «глубокости» нашего постижения того или иного вида сущего или образа его бытия ни к какому феноменологически иному для него виду сущего и ни к какому онтологически другому роду бытия.

Кроме, разве что, всего одного возможного отношения «отсылания» существа рассматриваемого нами здесь феномена – отсылания его в отношение к «самому себе».

В обоих аспектах нашего понимания сути последнего:

Во-первых, аспекте отношения существа самого этого рассматриваемого здесь феномена глубины к тому, что он собственно сам собой и представляет (а не только «представляется» чем-то другим) – что он есть и как вообще может быть «сам по себе» (а не только в его отношении к чему-то для себя «другому»);

И во-вторых, аспекте его отношения ни к кому иному и вообще чему-либо другому, как к нам самим этот самый феномен глубины – перед «самим собой» или в «себе самом» рассматривающим.

(В существе последнего деления мы усматриваем источник возможного раздвоения существа рассматриваемого нами здесь феномена глубины, происходящего на основе указанной здесь формы различия между собой этих двух по своей общей структурно-образующей направленности формирования существа нашего собственного взгляда «на» глубину феноменологически отличных друг от друга интенций: интенции разглядывания явления глубины «прямо-перед» собой и интенции вглядывания «внутрь» себя. Раздвоения – имеющего место быть в пределах образования форм нашего собственного приближаемо-предстоящего отношения к существу исследуемого нами здесь феномена глубины при условии совершения на пути этого самого исследования более или менее полного разрыва и окончательного для себя отделения одного из двух указанных нами аспектов его рассмотрения от другого, а именно – второго аспекта от первого: аспекта рассмотрения феномена глубины как она есть сама по себе – от аспекта её рассмотрения как она есть в нас самих.)

И тот и другой аспект нашего рассмотрения феномена глубины в бытии своей собственной жизни и деятельности сознания равным своим образом исключают собой перспективу какого-либо своего отсылающего отношения к чему-либо для себя феноменально иному или онтологически другому. То есть в конечном своём счёте исключают – как мы это хорошо могли увидеть на примере хайдеггеровского способа описания феномена глубины и определения сущности понятия «глубокого» – перспективу представляющую собой суть удаляемо-сокрывающего отношения к существу рассматриваемого здесь феномена. А также предполагают в основе своего постижения феномена глубины интенцию приближаемо-открывающего к нему отношения.

Оба эти аспекта («точки зрения», образа видения, способа познания) в проведении интенции этого самого своего приближаемо-открывающего способа отношения к феномену глубины начинают своё действие вместе, по сути своей, с одного и того же – нашего собственного взгляда (так как никакого другого взгляда «со стороны» нам здесь просто не дано: мы не можем постичь подлинную меру глубину явления того или иного вида сущего или образа бытия, получив о ней сведение со стороны какого-то другого источника знания или мысли, пока сами не откроем её – «в себе», пока не попытаемся помыслить её «своим умом» и увидеть «своими глазами) – взгляда проникающего «собой» в-глубь существа разглядываемого им предмета или явления, взгляда – вглядывающего-ся в самую его или свою собственную «глубину».

Тот и другой аспект постижения феномена глубины, равным своим образом являясь выразителями принципа отношения «само—себя» («само» в отношении «себя») – по определению своему, будучи способными не только смотреть в «источник» глубины рассматриваемого здесь явления, но и что-либо для себя определённое в нём видеть – не могут оставаться в этом самом отношении существом безответного для себя взгляда «в глубину».

Поэтому оба они предполагают со стороны рассматриваемого нами феномена глубины – саму его или свою собственную «ответную меру»:

Взгляд «из глубины» существа разглядываемого явления, действие выглядывания глубины «из себя» и, уже в свою очередь, вглядывания глубины «в нас» (позволим себе использовать этот столь часто и широко-употребимый в наше время ницшеанский символ).

Но завершать эту самую описываемую нами интенцию вглядывания «в глубину» и тот и другой аспект её видения могут совершенно по-разному, стать отличными друг от друга взглядами «на» глубину, различными формами нашего образа видения и способа понимания феномена глубины в бытии своей жизни.

А завершиться они могут тем, что как один, так другой из этих двух аспектов вглядывания нас в феномен глубины в существе его ответного действия выглядывания глубины «из себя» и вглядывания «в нас» может стать в равной своей мере или открывающимся нам навстречу и размыкающим существо «самого себя», или же, наоборот, неуловимо скрывающимся от нас и полностью замыкающимся на «себе самом» – явлением глубины данного нам образа бытия и мира, переживаемых нами событий нашей собственной жизни и состояний сознания (включая сюда и измерение глубины явления таких двух видов «состояний» бытия человеческой жизни и деятельности сознания, как состояние сна и бодрствования).

И одним из необходимых условий, определяющих собой наши возможности устанавливать в каждом отдельном случае своего исследования феномена глубины с каким именно из этих двух форм его явления или способов существования в бытии нашей жизни мы здесь имеем дело (то есть с размыкающим себя или замыкающимся на себе, открывающим нам или скрывающим от нас существо явления «самого себя» феноменом глубины), будет являться то – насколько мы в процессе этого исследования научимся:

Во-первых, наиболее феноменологически строгим своим образом различать в существе исследуемого нами феномена и наиболее для себя последовательно в нём отделять один из обозначенных нами здесь аспектов его явления от другого: существо явления и способ бытия феномена глубины как такового, так как он есть «сам по себе» и вообще может быть сам собой (т.е. независимо от той или иной формы нашего его рассмотрения, образа видения или способа познания) – от существа себя самого этот самый феномен глубины «перед собой» и «в себе» рассматривающим.

И во-вторых, на основании и в соответствии с этой проведённой нами здесь операцией феноменологического различения в существе рассматриваемого нами феномена глубины «само»-от-«себя» – насколько мы сможем затем «обратно» их сочетать вместе, наиболее ясным и непротиворечивым для нашего понимания образом согласовывать между собой обе эти точки зрения на глубину – в единый и уже неделимый для себя образ видения и в целом способ постижения феномена глубины в бытии своей жизни и деятельности сознания.

В обратном же своём случае – случае нашей полной неспособности в отношении существа рассматриваемого нами здесь феномена глубины ни различать его в «самом себе», ни отличать от «себя самого», ни «со-ответственно» одно в отношении другого сочетать вместе оба аспекта нашего его постижения в один феномен, единый и неделимый для себя образ его бытия – мы всегда будем иметь то, что обычно имеем при всякой нашей попытке своего «первого приближения» к феномену глубины.

А имеем мы то, что несмотря на само это «обстоятельство» необычайно и чрезвычайно близкого по отношению к нам присутствия глубины в бытии нашей жизни, несмотря на то, что существо «глубокости» явления данного нам образа мира и бытия способно подступать к нам как-то совсем-уж-близко, буквально «вплотную» – не-смотря на всё это мы сами (само наше «человеческое существо», существо нашего собственного, собственно-человеческого взгляда) по «обыкновению своему» никак этого не замечаем.

В таком случае нашего рассмотрения феномена глубины мы просто не обращаем на это самое близ-лежащее (приближаемое) и рядом-стоящее (предстоящее) по отношению к нам присутствие глубины «ровно» никакого своего внимания – не поворачиваемся в его направлении или и вовсе отворачиваемся в сторону от него существом своего взгляда. (Если, конечно, в отношении к феномену присутствия глубины существует вообще какое-либо приводящее к нему или уводящее от него направление и открывающая или сокрывающая его сторона явления, подобно тем его «сторонам» или «направлениям», как мы обычно их для себя определяем, например, говоря о тех же самых мерах «глубокости» простирания феномена глубины: вниз, вверх или вдаль.)

Не отвечая мерой глубины существа своего вглядывающегося в глубину взгляда мере «глубокости» явления образа её собственного бытия – постоянно про-глядываем феномен присутствия глубины «перед собой» и не-до-глядываем его «в себе». Неуловимым для себя образом пропускаем его мимо своих глаз и в конечном счёте упускаем из вида.

Создавая тем самым все необходимые здесь предпосылки формирования другого способа постижения сущности феномена глубины в бытии свой жизни (противоположного сути описанного нами способа приближаемо-предстоящего или приближаемо-открывающего характера нашего к нему отношения):

Это когда в той или иной мере недоглядев и в целом проглядев существо явления глубины «перед собой» или «в себе» – мы начинаем выглядывать из границ его ближайшего по отношению к нам присутствия и заглядывать(ся) далеко за «горизонт» явления образа своего собственного бытия и феноменально нам данного мира.

Пропустив в своём взгляде на феномен глубины существо самого его ближайшего по отношению к нам к нам присутствия мимо глаз и окончательно для себя упустив его из вида – мы начинаем тогда этот самый свой «взгляд в глубину» вы-пускать «из себя» (см. выражение: «пускать взгляд» куда-то, «пускаться взглядом» самому) и от-пускать его далеко «от себя» – отсылать свой взгляд куда-то вдаль:  к какому-то просторно-далёкому для себя виду сущего и далеко-пространному образу его бытия.

И здесь уже не столь важно в каком именно направлении дали: «далеко» вверх или вниз, вправо или влево, вперёд или назад, в прошлое или будущее, к концу или началу и т.д. – будет производиться подобного рода форма далеко-отсылаемого способа отношения к феномену глубины. К существу самого этого ближайшим образом явления своего бытия по отношению к нам расположенного присутствия глубины это уже не будет иметь ровно никакого: ни положительного, ни отрицательного; ни открывающего, ни сокрывающего; ни собственно отдаляющего от себя, ни приближающего к себе (ближе чем и как оно итак уже есть) отношения.

Ибо любого рода открытие или сокрытие, отдаление или приближение, низведение или возведение – суть появление на вид или исчезание из вида, со-отворение и рас-творение явления глубины данного вида сущего или образа бытия, происходящее в том или ином из указанных направлений нашего её измерения, производит эффект своего открывающего и сокрывающего, приближающего и отдаляющего, возводящего или низводящего и т.д. действия – из определённым своим образом складывающейся формы отношения всех этих (вместе взятых или рассматриваемой нами каждой в отдельности) образующихся в пределах данного нам образа бытия и мира мер глубины к существу явления и образу бытия «самого по себе» несокрыто-явного или подлинно-сущего (άληθῶς), всегда и во всём по отношению к нам ближайшим своим образом расположенного – присутствия феномена самой глубины. А потому ещё нисколько не нуждающегося ни в каких излишних здесь для себя формах своего «дополнительного» измерения, предполагающих ту или иную меру отдаления от существа своей собственной феноменально-исходной, суть присутствие-размерной «близи» – отдаления производимого уже по всем остальным направлениям, на все оставшиеся здесь «стороны» определения мер простирания «дали»: вниз или вверх, вперёд или назад, «вперёд» к концу или «назад» к началу и так далее – и так вплоть до образования меры если и не полной «глубокости» (определения подлинной меры феномена «исконной глубины»), то по крайней мере совершенной «пространности» определения образа самого своего бытия.

  1. Именно это слово мы находим в речи Иисуса в евангелие от Матфея (Мф. 4:17), говорящей нам о «приближении» (ἤγγικεν) Царства Небесного. Смысл этого термина мы можем понимать равным образом во всех четырёх значениях перевода слова ἐγγύς на русский язык (тем более, что и смысл самого нашего русского слова «близко» или «близость» точно таким же образом как и его др.-греч. эквивалент подразумевает под собой все эти четыре значения близкого или близи): (1) значение близкого положения в пространстве, нахождение поблизости, вблизи; (2) значение близкого отношения во времени, «скорого прихода» или «недавнего ухода» времени по отношению к своему ближайшему будущему или недалёкому прошлому; (3) значение «близкой родственности» или родственной близости; (4) значение вообще какой-либо приблизительности в отношениях, напр., приблизительного сходства, близкой похожести, «почти» совпадения и т.п. В отношении двух последних значений см. использование термина συγγενέστερον в паре с термином ὁμοιότερον Платоном при описании характера отношения существа человеческой души к видимому (чувственно-воспринимаемому, телесно-ощущаемому) и невидимому (умопостигаемому) образу своего бытия и мира [➥3.2.04.20,прим.10]. Но мы в своём исследовании сущности явления и способа существования феномена глубины в бытии человеческой жизни и деятельности сознания вдобавок (но не взамен им) ко всем этим перечисленным здесь – по сути своей онтически-определяемым обозначениям (в разных значениях определённым своим предметно-языковым образом выраженным) смысла понятия «близкого» или «близи» и существа самого рассматриваемого нами здесь феномена «приближения» можем включить в основу нашего их понимания ещё один – суть онтологически-определяющий его смысл. Это и есть тот самый провозглашаемый в речи Иисуса смысл «приближения» по отношению к нам Царства Небесного. Смысл, благодаря которому мы можем понимать существо приближаемости к нам Царства Небесного не только с точки зрения определения меры близости «нахождения» его места, не только с точки зрения определения времени его скорого для нас «наступления», не только с точки зрения определения мер «родственной близости» и вообще какого-либо «приблизительного сходства» нашего к нему отношения, но также ещё и как меру приближения нас ни к чему уже больше другому, как к самому Божественному образу его бытия. Последний же смысл определения образа бытия Царства Небесного – как бытия по определению своему вездесущего и вечного, бытия нерождённого и несотворённого, но творящего и порождающего, дающего Род всему в нём рождающемуся и творящего Образ всему в его отношении уподобляющемуся – как правило опускается при толковании сути его «приближения». Особенно когда начинают вести речь о том, что подобного рода «приближаемый» по отношению к нам образ бытия Царства Небесного будет происходить в пределах явления видимого нам (эмпирически-воспринимаемого или психологически-переживаемого нами) образа существования пространства мира и известного нам хода течения времени нашей жизни.
  2. Способных каждый своим особым образом или в определённом смысле взаимо-сочетаясь друг с другом выступать в качестве «основного значения» данного термина. Способных принимать то или иное конкретное своё определение в зависимости от разных способов нашей интерпретации «общего смысла» этого понятия.
    В первом своём значении: «предстояние» мы можем понимать – как со-присутствие одного существа (человека, лица, души) в отношении к существу другому – существу кого-то или чего-то по своей «величине», по размерам образа его бытия ему равно-великому или не-равновеликому – по своей величине несоизмеримо большему, по размерам образа своего бытия значительно его превосходящему (в нашем случае рассмотрения предстояние-присутствие в отношении существа: «глубины» – «Логоса» – «самого бытия»).
    Во втором значении: «предстояние» – как пред-расположение (διάθεσις в значении настроя, настроенности, настроения) существа человека или образа самого его бытия к тому, что ему на данный момент, в настоящее время или времени грядущем, в «ближайшем» будущем пред-стоит, или же в «недалёком» прошлом пред-стояло (дериват обозначения самого хода времени здесь отходит на второй план, всегда производен от данной формы пред-расположенности, феноменологически исходен от предстоящего ему вида «настроения») – встретить и принять (или не принять), познать и пережить, совершить или испытать.
    И в третьем значении: «предстояние» – как занимание тем или иным видом сущего (и здесь уже без разницы каким: живым существом или неживой вещью, предметом или явлением, фактом или событием, состоянием или отношением) определённого положения «в пространстве» или «во времени» – более или менее близкого его при- или пред-стояния (в т.ч. и в значении «предшествования» в своей хронологической и вообще какой-либо другой последовательности или рядоположенности) по отношению к другим видам сущего: предметам или явлениям, событиям или фактам, состояниям или отношениям данного ему образа мира или своей собственной жизни.
    По-видимому, о таком значении пространственно-временного или природно-генетического предстояния-предшествования «некоторых вещей», отдельных видов сущего в их отношении другим видам сущего сообщал Аристотель в одиннадцатой главе пятой книги Метафизики (1018b 10): «О некоторых вещах говорят, что они нечто предшествующее («первее») и последующее [πρότερα καὶ ὕστερα], полагая, что в каждом роде есть нечто первое и некоторое начало [ἐν ἑκάστῳ γένει πρώτου καὶ ἀρχῆς]; [нечто предшествующее] — поскольку они ближе к некоторому началу [τῷ ἐγγύτερον <εἶναι> ἀρχῆς], определенному либо безусловно и от природы [ἁπλῶς καὶ τῇ φύσει], либо в отношении чего-то, где-то и кем-то [ἢ πρός τι ἢ ποὺ ἢ ὑπό τινων]. А именно: одни вещи таковы по месту из-за большей близости либо к какому-нибудь месту, определенному от природы [οἷον τὰ μὲν κατὰ τόπον τῷ εἶναι ἐγγύτερον ἢ φύσει τινὸς τόπου ὡρισμένου] (например, к середине или к краю [οἷον τοῦ μέσου ἢ τοῦ ἐσχάτου]), либо к месту привходящему [ἢ πρὸς τὸ τυχόν]». Заметим только какую свою определяющую роль в этой самой структуре предстояния-предшествования одних видов сущего (существ или «вещей» мира) другим играет измерение «близости» (ἐγγύτερον) их положения, определяемого как в отношении к некоему своему исходно-родовому, природно-генетическому «началу» образа их бытия (бытия «природы» в целом), так и в отношении их общего местоположения в мире в целом, также определяемого здесь мерой более или менее близкого их положения в отношении к существу от «природы» им данного или «привходящим» своим образом существующего «места».
  3. И сама глубина феномена «глубокого сна» как раз и оказывается здесь тем самым сокровенно-потаённым «местом», в пределах бытия которого собственно и происходит это самое тайно-действующее событие, совершается «факт», производится «эффект» самого этого по-мещающего два-в-одном «вместе», суть со-в-мещающего одно «в-месте» с другим (но никак не за-мещающего одно «заместо» или «вместо» другого) образа действия, имеющего место быть в состоянии сна глубокого.